Принципы и состояния

(Из записок Капитана Хмуро)

Существует цель, но нет пути; то, что мы называем путём, есть колебание

— Ф. Кафка

 I. Принцип

Я начинаю править этот рассказ — сейчас, когда часы показывают без четверти полночь, — и знаю, что другой человек, читающий его в неизвестном мне времени, неизбежно станет мной. Станет — не будет. Разница.

(Принцип первый: никогда не начинать с главного).

Квартира на седьмом этаже — целый мир, замкнутый в себе, как скорлупа грецкого ореха. Я живу здесь уже — сколько? — три года? четыре? Время — тоже скорлупа, только изнутри.

— Опять перегорела лампочка, — говорит соседка, встречая меня в коридоре. Её глаза — два серых камешка, брошенных в безмятежную воду моего утра. Она принимает меня за консьержа. Объяснять бесполезно...

— Простите, — отвечаю я, не чувствуя вины.

(Принцип второй: извиняться только из вежливости — никогда по существу).

Дома — письмо. Без обратного адреса, но я сразу узнаю почерк. Эти буквы, будто спотыкающиеся друг о друга, этот нажим пера — до прорыва бумаги! — так пишет только тот, кто привык раздирать себя изнутри. Не распечатываю конверт. Пусть лежит — между книгами Борхеса и старым фотоальбомом.

Вечер приходит внезапно — одним кошачьим прыжком через подоконник.

Как жить в мире, где каждый час — гвоздь в ладонь времени?

(Принцип третий: каждое переживание доводить до предела).

Звонок телефона разрывает тишину. Я знаю, кто это, ещё до того, как поднимаю трубку. Мы начинаем разговор с середины, словно никогда его не прерывали.

— Ты получил?

— Да.

— И?

— Не открывал.

— Понимаю.

Понимает! Как можно понять то, чего я сам не понимаю? Это как читать книгу с конца — все слова знакомы, но смысл ускользает, переворачивается, становится своей противоположностью.

Ночью мне снится лестница. Я поднимаюсь по ней — ступенька за ступенькой — и каждая ступень превращается в день из моей жизни. Я знаю, что на вершине меня ждёт разгадка, но с каждым шагом лестница становится всё длиннее.

Утро застаёт меня с письмом в руках. Конверт всё ещё запечатан.

(Принцип последний: никогда не узнавать того, что может изменить всё).

Я выхожу из дома ровно в девять. Соседка снова смотрит на меня своими серыми глазами.

— В коридоре опять не горит свет, — говорит она укоризненно.

Я киваю и продолжаю спускаться по лестнице, сжимая в кармане нераспечатанное письмо.

Так проще — жить с нераспечатанными письмами, с недосказанными словами, с недопитым кофе. Так проще сохранить принцип — тот единственный, который держит весь мир от распада: принцип сохранения возможности иного.

И где-то в другом времени другой человек дочитывает этот рассказ и становится мной. Становится — не был. Разница.

 II. Состояния

Второе письмо приходит через неделю. Я узнаю его, не видя — по звуку, с которым почтальон бросает конверт в ящик. Бумага шелестит как осенний лист — так же сухо, так же обречённо.

(Состояние первое: предчувствие — всегда острее знания).

На улице дождь. Капли стучат по карнизу — точно так же, как стучали пальцы _её_ рук по столешнице кафе, когда мы виделись в последний раз. Ритм — выбивающий душу из тела, отбивающий время от вечности.

Смотрю на оба письма, лежащие теперь на столе. Между ними — расстояние в семь дней, но кажется, что между ними пропасть.

— Решайся! — говорю себе. — Решайся же!

Но есть принцип (четвёртый? пятый?): никогда не делать выбора, если можно его не делать.

И всё же... всё же...

(Состояние второе: колебание — как воздух между двумя ладонями).

Вскрываю первый конверт. Внутри — всего одна строчка: «Я уезжаю насовсем. Решай».

Вот оно — то, чего я боялся. То, от чего бежал через все города, через все дни, через все принципы свои!

Уезжает — а я? А я остаюсь — с недопитым кофе, с недописанной книгой, с неразгаданным сном про лестницу.

Второе письмо жжёт пальцы. В нём — знаю! — будет сказано, куда она уезжает. Будет назван город, улица, номер дома. Будет наведён мост через пропасть между нами.

(Состояние третье: страх перед определённостью).

Между словами «Я уезжаю» и названием города — целая жизнь. Или смерть — одной из возможностей.

Дождь усиливается. Стук капель по карнизу становится оглушительным.

Звонит телефон.

— Да? — говорю я.

— Ты прочитал?

— Первое.

— И?

(Состояние четвёртое: невозможность слов).

— Ты звонишь из аэропорта, — говорю я. Это не вопрос.

— Да.

— Рейс?

— Через сорок минут.

За окном — машина. Её фары разрезают дождь на светлые и тёмные полосы.

(Состояние последнее: решимость — как прыжок с обрыва).

— Я успею, — говорю я, и это уже не имеет отношения к принципам — только к состояниям.

III. Состояние автономности

Аэропорт — лимб между небом и землёй. Я опаздываю — на сорок три минуты, на целую жизнь. И ещё нужно купить билет...

— Рейс 243 в Буэнос-Айрес отправлен, — говорит женщина за стойкой информации. Её голос металлический, как у автоответчика. — Следующий рейс — завтра в 16:05.

Буэнос-Айрес! Город на другом конце земли, город-лабиринт. Я думаю о Борхесе, думаю о зеркалах и тиграх. Думаю — а не она ли выбрала этот город именно из-за Борхеса? Из-за наших разговоров о его рассказах — до глубокой ночи, до хрипоты, до опустошённости?

(Автономность первая: право выбирать символы своего бегства).

В кафе аэропорта я заказываю кофе — чёрный, без сахара. Напиток, который пьют от усталости, от отчаяния, от необходимости решать.

Второе письмо всё ещё при мне. Я вскрываю его прямо здесь, за пластиковым столиком. Внутри — билет на самолёт. Тот самый рейс в Буэнос-Айрес, который уже улетел.

И записка: «Я знала, что ты не успеешь. И знала, что будешь мучиться этим. Не мучайся. Билет с открытой датой.

P.S. Автономность — это не свобода от другого. Это — свобода для другого».

— Что это значит, скажи мне? — говорю я вслух, будто она может услышать. – для другого кого или для другого чего?

Люди оборачиваются. Я не замечаю их взглядов.

(Автономность вторая: право на публичное одиночество).

Я смотрю на табло с рейсами — прибытие, отправление, прибытие, отправление. Как пульс, как дыхание всего мира. Постоянство изменений...

Утром — звонок. Номер неизвестный.

— Ты получил второе письмо, — её голос. Не вопрос — утверждение.

— Да.

— И?

— «Автономность — это не свобода от другого. Это — свобода для другого». Что это значит?

— А как ты думаешь?

(Автономность третья: право не объяснять свои метафоры).

Я молчу. В молчании — больше правды, чем во всех словарях мира.

— Ты поменяешь билет? — спрашивает она наконец.

— Нет, — отвечаю я, и это самое честное «нет» в моей жизни.

— Почему?

— Потому что я не хочу лететь в Буэнос-Айрес.

— А чего ты хочешь?

(Автономность четвёртая: право не знать своих желаний).

— Я хочу... вернуться.

— Куда?

— В свою квартиру на седьмом этаже. К недопитому кофе. К соседке, которая будет ругать меня за свет в коридоре.

Она смеётся — тихо, далеко, словно через толщу воды.

— Автономность — это ещё и право выбирать свою клетку, — говорит она.

— Это пятая автономность? — спрашиваю я.

— Нет. Это уже принцип.

Я возвращаюсь домой. Поднимаюсь по лестнице — медленно, ступенька за ступенькой. На площадке седьмого этажа меня ждёт соседка.

— В коридоре опять не горит свет, — говорит она и протягивает мне лампочку.

– Вам стоит отдать её консьержу. 

– А вы не консьерж? – она мне не верит, отказывается верить.

Я отрицательно киваю головой и захожу в квартиру. На столе — третье письмо. Я знаю, что в нём, ещё не вскрывая конверт.

(Автономность последняя: право знать, не зная).

В конверте — чистый лист. Совершенно пустой. Белый, как небо Буэнос-Айреса в моём несостоявшемся будущем.

И где-то в другом времени другой человек дочитывает этот рассказ и становится мной. Становится — не будет. Разница.