Платоновские гамаки и фильтры для базара

Я иду в парк. В парке — прудики, дорожки, плавают разноцветные рыбки и здоровые черепахи. Летний вечер. У меня в руках — фотокамера. Я делаю несколько снимков… Почему я снимаю? Потому что мне это интересно. А что мне интересно?

Вопрос отнюдь не праздный, поскольку, наснимав кучу всего, это потом нужно как-то классифицировать. Привести в порядок. Разложить по папкам хотя бы. И как эти папки назвать? Можно назвать по объектам: у нас будет папка «птички» и папка «горы». А если птичка на фоне гор? Поэтому от папок отказались и стали описывать фотографии тегами. Теперь фотография описывается как-то так: «черепаха, кувшинка, вода, крупный план, чёрно-белая». Что всё равно ну никак не отражает то, что хотелось передать. Проще плюнуть и разложить фотографии тупо по датам.

Но до того как разложить, хорошо бы это всё ещё и обработать. И выбросить ненужное. И вот что именно — нужное, а что — ненужное? Тут возникает вопрос — а что я этой фотографией хочу сказать? Вот на фотографии на воде видны какие-то белые крошки. Может, это пыльца местных растений. Может, это кто-то недавно кормил рыб хлебом. Эти крошки должны остаться в кадре, или их лучше заретушировать?

Это, между прочим, вопрос о смысле искусства! Не хухры-мухры...

Известна притча про сита и двух знакомых. Начинается она с того, что один товарищ, назовём его N, начинает диалог фразой: «Слушай, я должен тебе рассказать, как твой друг…» Далее его оппонент, в качестве которого выступают то Платон, то Сократ, предлагает пропустить предполагаемую речь «через сита». В одной из версий это сита истинности, пользы и добра. В другой версии указываются правда, польза и необходимость. Одним словом, история, если коротко, сводится к морали о том, что есть некий умопостигаемый набор принципов-фильтров, используя которые можно свою речь приблизить к неким стандартам мудрости. Если нет уверенности в том, что нечто есть либо доброе, либо полезное, либо истинное, то говорить об этом не стоит. Так говорит эта притча.

Некая ирония заключается в том, что сама притча через эти сита не проходит. Начать с того, что она, как и притчи вообще, не является строго говоря правдивой. Является ли она доброй? Является ли она полезной или необходимой? Если расширить ячейки этих сит, то возможно. Сита при этом начинают походить на гамаки, но и при этом то, что мне интересно, через эти сита проходит с большим трудом, а чаще и вовсе не проходит. Оно лежит в этом сите, как хитрюга-кот в гамаке во время сиесты. Лапы — провалились через дырки, а всё остальное — бесцельно дрыхнет, не заботясь о своей полезности. Особо правдивым его тоже не назовёшь — слишком морда хитрая. А насколько истинно существование этого вымышленного кота — вопрос непростой.

Вообще, это платоновское сито — набор эвфемизмов. Платон, будучи культурным греком, не мог сказать прямо: «Уйди, придурок, надоели мне твои сплетни. И вообще, фильтруй базар, козёл, а то щас как дам в дыню вообще, понял?!» — и он выдумал на ходу про то, что если нечто говорится, то оно должно быть либо истинным, либо полезным, либо добрым, хотя понятно, что смысл вынесения чего-либо для обсуждения состоит именно в определении присутствия этих качеств в этом аморфном «чего-либо».

Так может, смысл искусства и заключается в том, чтобы выразить нечто такое, что без искусства ощущается очень смутно? Именно это смутное мы пытаемся ухватить, используя некоторую технику и приёмы, чтобы потом посмотреть на результат и несколько лучше это смутное для себя понять? Как сказал один товарищ: «Откуда я знаю, о чём я думаю, пока я это не скажу?»

Но самое главное, что без искреннего интереса — к предмету ли или к собеседнику — разговор не сложится. Что возвращает нас к теме интереса. А интерес — обратно к черепахам и рыбкам.

Вчера, гуляя вечером по парку, я увидел Луну, отражающуюся в воде небольшого прудика. В прудике — много всяких рыбок. Водятся и здоровые черепахи. Вокруг — камушки, веточки и камыши. И Луна, чётко отражающаяся всеми своими кратерами в абсолютно спокойной воде. Что-то меня в этой сцене заинтересовало. То ли как иллюстрация к каким-то полузабытым дзенским текстам про мгновенность отражения Луны в воде, то ли как спор с этими текстами.

В дзене водная поверхность есть аллегория того, что мы называем сознанием, а Луна — тут не вполне ясно. Скажем, та реальность, которая становится очевидной, когда покой этого сознания близок к абсолютному.

Как бы то ни было, здорово будет так снять, подумал я, чтобы в кадре оказалась Луна в этой водной стихии. Чтобы под Луной были видны рыбки. Или черепаха. И какая-нибудь веточка склонилась по-японски. А если водомерка будет сидеть на лунном отражении или черепаха так сориентируется, чтобы её нос был рядом с Луной — будет совсем здорово. Встреча двух реальностей (или иллюзий?) на некой границе, на тонкой плёнке между такими разными и такими близкими мирами.

Я взял камеру, начал снимать. И тут началось: рыб лучше снимать, когда они близко к поверхности. Но тогда они дают лёгкую рябь на воде, и Луна выходит из фокуса. А когда всё успокаивается, то Луна — в фокусе, но вокруг — всё как-то безжизненно. Проще взять и снять Луну прямо в небе — больше толку. Тем временем темнеет. Луна становится чётче, но рыбы пропадают. Тут подплывает черепаха и своей позой начинает требовать кормёжки. Она позиционируется между мной и лунным отражением, к Луне задом. Лучше бы носом, но ничего, думаю, сойдёт и так. Под ней начинают суетиться рыбки. Я снимаю и... всё немного смазано. Это придаёт некий дополнительный смысл дзенской истории. Когда Луна и вода — всё нормально, а когда к этому начинаешь прибавлять тяжёлую камеру, бестолковых рыбок и лёгкое дрожание рук, то... одним словом, мне приходит мысль, что можно попробовать со вспышкой. Даю вспышку — черепаха шугается в камыши, рыбы, беззвучно матюгаясь, уходят на дно. В кадре — вместо Луны — расплывчатое пятно, в центре — пусто, а камыши отбрасывают какие-то настолько неестественные тени, как будто репетируют роль камышей-злодеев для фильма ужасов.

Тут стоит заметить, что тема спонтанности занимает в философии дзена довольно важное место. Но засада в том, что для того чтобы передать эту спонтанность, нужно, оказывается, здорово подготовиться. Не получается так вот раз — и сфотографировать, чтобы эта спонтанность проявилась. Нужно подготовиться — озаботиться выбором точки обзора, выбрать момент — чтобы не слишком темно и не слишком светло. Поставить камеру на штатив, поэкспериментировать с настройками камеры... и, самое главное, принять на себя ответственность за результат. После этого можно будет, возможно, снять так, чтобы появилось это неуловимое ощущение спонтанности, которое, замечу, сильно отличается от обычного бытового раздолбайства.

И вот, понимая необходимость этой работы для того, чтобы получилось нечто достойное внимания, можно повторить вопрос — а стоит ли? Стоит ли создавать иллюзию лёгкости, того, что всё прекрасно складывается само естественным образом, когда именно естественным образом оно никак не складывается? Естественным образом получается тупость и глупость.

Это — правда жизни. Для того чтобы эту правду продемонстрировать, можно просто взять и бездумно щёлкать как придётся. Получится ерунда. Но ерунда абсолютно правдивая — именно так ведь всё оно на самом деле и есть. То есть через платоновское сито «правды» эта конкретная ерунда легко проходит.

Напомню идею про полезность контекста. В контексте фильма ужасов эти камыши-людоеды смотрелись бы очень естественно и правдиво. Может, и сам фильм был бы признан хорошим именно из-за такого вот кадра, и кинокритики признали бы такую съёмку гениальным режиссёрским ходом. Другое дело, что мне нужен был, интересовал меня совсем другой контекст.

А какой контекст меня, собственно, интересует? Сейчас я это узнаю. И я иду в парк. В парке — прудики, дорожки, плавают разноцветные рыбки и здоровые черепахи. Летний вечер. У меня в руках — фотокамера. Я делаю несколько снимков…