Человек и его птеродактиль

Я купил птеродактиля на барахолке.

Это случилось в пятницу, где-то между третьим и четвёртым часом дня. Я собирался купить колонки для проигрывателя, но вместо этого вернулся домой с небольшим деревянным ящиком, внутри которого дремал птеродактиль.

— Это правда настоящий? — спросил я продавца, сутулого старика с лицом, похожим на высохший абрикос.

— Настоящих птеродактилей не бывает, — ответил он.

На ящике было написано: «Птеро». Дальше было много элегантных иероглифов в стиле японской или китайской каллиграфии.

Когда солнце скатилось за крышу соседнего дома, из ящика донёсся всплёск, будто крыльями по воде. Я открыл крышку — и он посмотрел на меня.

Птеродактиль был не больше вороны. Перепончатые крылья, как пергамент, глаза — холодные и пустые, как у почтальона в три часа ночи. Он вылез из ящика, обошёл мою комнату и выбрался на балкон.

Я подумал, что он улетит. Но он остался и с тех пор мы жили вместе.

Каждое утро он садился на спинку моего кресла, пока я пил кофе. По вечерам мы слушали джаз. Иногда он подпевая открывал клюв и слегка покачивался в такт саксофону. Я назвал его Канзас — по названию одной старой пластинки, которую он особенно любил.

Иногда мы с Канзасом выходили гулять. Люди не замечали его — как не замечают фонари днём или собственную тень в пасмурную погоду. Он сидел у меня на плече, и никто не обращал внимания.

Однажды я спросил у женщины, с которой встречался пару месяцев:

— Ты не против, что со мной живёт птеродактиль?

Она посмотрела на меня, сделала глоток вина и сказала:

— Я думала, это метафора.

Однажды Канзас исчез.

Это было во вторник. Я проснулся, поставил кофе, включил пластинку — а кресло пустое.

Я проверил ящик, балкон, шкаф. Вышел на улицу, заглянул в окна соседей. Но его не было.

Канзас исчез, как исчезают некоторые люди из твоей жизни: тихо, без разговоров и без очевидной причины.

Я сел в кресло, налил кофе. Но вкус был плоским. Саксофон больше не звучал, а вместо него играл пустой воздух.

Через неделю я вернулся на ту же барахолку. Тот старик всё ещё сидел на своём месте и жевал что-то, похожее на сушёный мандарин.

— У вас нет ещё одного птеродактиля? — спросил я.

— А зачем тебе два? — сказал он, не поднимая глаз. — Один — уже слишком много.

Теперь я живу один. Иногда мне кажется, что Канзас возвращается ночью и смотрит на меня из зеркала в ванной. Или сидит на подоконнике, когда я закрываю глаза.

Я снова пью кофе. Слушаю джаз. Иногда даже улыбаюсь.

Но вкус — всё ещё какой-то плоский.